Бутусов отложил гитару в сторону и задумался. Он уже не мальчик, седина кое-где проглянула в его некогда густых екатеринбургских волосах. Он богат и знаменит, его песни поют пьяные мальчики в промежутках между свиданиями с унитазом, девочки влюбляются в его фотографии двадцатилетней давности... Чем же он не доволен?



"Не то я пишу, не то пою", - думал Бутусов. - "Вот раньше-то было: я ломал стекло, как шоколад в руке... искал, где же твои крылья, что так нравились мне... А сейчас?"



Он с ненавистью уставился на лежащий на диване листок, на котором его собственная рука минуту назад вывела трепещущие строки:



"Из пепла он плетет салфетки

Вот так: ляп-ляп

Из дыма выткал шапки-тапки

Пустяк, но факт-факт"



"Неужели это я написал?" - думал Бутусов. - "Не может быть! Я, сочинивший "Прогулки по воде"! Я, спевших про берега очень дикой реки!!!



Он закрыл дицо руками и задумался. В этот момент в студию вошли гурьбою музыканты из "Нау".



читать дальше-Че задумался, Бутусыч? - весело спросили они. - Смотри, там Продюсер звонил, требует новых песен. За..али старые, говорит. И имидж меняешь неохотно, блин. Кто сейчас эту муть слушает - крылья там всякие? Ты выдай на-гора, чтоб весело было и драйв был. Ну-ка, что за листок? Ага, вот это дело: вот так, тяп-ляп - так и нужно сочинять. Пустяк, конечно, но факт-факт.



-Я не хочу, - сказал Бутусов, отнимая руки от лица. - Я не понимаю, почему должен это писать... Я не буду это петь.



-Не будешь? - крикнули музыканты. - Да ты ох...ел, что ли? Нам через час на сцену. Пиши скорей, хит новый нужен! Не понимает он, зачем это надо... Пиши веселей, мать твою, тоже мне, живой классик.



Бутусов помял лицо руками, взял ручку и дописал:



"И вот опять приходит полночь

Я слышу звук-стук

Непрошеный но долгожданный

Влетает мой друг

Звучит небольшая пьеса

На пять минут

Из дыма и конфет завесы

Выходит Трилли-Трилипут"



-Во, вот это дело! - обрадовались музыканты. - Еще пару куплетов таких - и новый альбом выпускать нужно. А то разнюнился: не буду, не буду... Нам слава нужна, а не Слава Бутусов.



-Не буду! - истерически крикнул Бутусов, разрывая листок. - Ничего не буду петь! Где вы, мои крылья, которые так нравились мне?



-Ах ты падла! - и музыканты повалили его и начали бить, запихивая разорванный листок ему в рот. - Говорил нам Степаныч, избавляться от тебя надо нах - а мы тебя жалеем тут. Козлина немодный!



И надавав Бутусову по всем частям тела и выегши сигаретами ему глаза, они привязали его к дивану, а сами пошли на концерт.



"Боженька, боженька! - причитал Бутусов. - Зачем ты допустил такое? Где мои крылья?... Я же готов был повисеть на нем, пусть под ним и десяток солдат..."



Он лежал и плаал выжженными глазами и вспоминал давно ушедшие дни, когда Илья Умецкий подсказывал ему нужный слова для песен.



И тут случилось чудо: он услышал голос.



-Вставай! Довольно плакать! Они лишили тебя глаз, но не лишили крыльев!

Веревки пали. Перед ним, видимый лишь духовным зрением, стоял Умецкий, одежды его сияли.



-Боже мой! Илюшенька! - крикнуд Бутусов, бросаясь былому другу на шею, но тот отстранился.



-Вот тебе ручка, - сказал Умецкий. - Пиши, что я тебе говорю.



И он продиктовал ему текст песни.

И тогда Бутусов, взяв в руки гитару, шатаясь и держась за стены, вылез из студии в тот сад, где музыканты его группы, только что сообщившие народу о неожиданной болезни солиста, заводили слушателей под бойкий куплет:



"Он сам себя считает магом

И любит "Трень-брень"

И ходит он всегда зигзагом

Иначе лень-лень"



И страшно закричав, и отстранив от себя музыкантов, на него кинувшихся, Бутусов заиграл на гитаре. И народ умолк и остановился, и слушал его благоговейно. А злые музыканты шептались, говоря: "ну, допоешь, сука, мы тебе покажем". Но песня была столь прекрасна, что восхищенный народ бросился на сцену, руша подпорки крыши, под которой стояли музыканты.

И тогда Бутусов улыбнулся и сказал, обратив лицо свое к небу: "Ныне, Господи, отпущаеши".



И рухнула над ними крыша, и погребла вся группу под собой, положив конец бесславию ее и воздвигнув памятник вечной ее славе.